След войны в моей семье. Михаил Семёнович Гришин: к 75-летию Великой Победы

След войны в моей семье. Михаил Семёнович Гришин: к 75-летию Великой Победы

О героических подвигах советских воинов в годы Великой отечественной войны стоит писать и писать. Ничто и никто не вправе стереть в памяти поколений эти жёсткие страницы борьбы и настоящего мужества наших предков. А нам, живущим этой памятью, надо чтить каждый её момент, если речь идёт о людях нашей великой страны, чтобы никогда не повторилось этих безжалостных уроков человеческой истории.

Так было и 20 апреля 1945 года. Это теперь есть и официальная историческая нормаль, и события вроде бы притёрты по факту и времени, а тогда, в разгар огненных боёв, кто думал об этой научной исторической справедливости. Шла война, и выжить и победить ненавистного врага было святым устремлением для каждого бойца, офицера и генерала. Мой дел Михаил Семёнович Гришин, кадровый военный с 1930 года, был в тот период командиром артиллерийского полка за номером 642 пап 24 пабр 1 БелФ, в звании подполковника. В прохладную апрельскую ночь в штаб явился наблюдатель и доложил, что в бинокль видны очертания какого-то города. Понятно, не подсветишь, чтобы точно сказать, какого. Но по карте получалось – Берлин. Вот оно – логово зверя. Затаился, зубами клацает, за шкуру свою трясётся. А ночь – самое, что надо: и орудия к бою развернуть можно без угрозы обнаружить свой манёвр, и дело привычное непредвиденно исполнить – враг-то в ночи наступления никак не ожидает.

Отдал командир полка распоряжение приготовить орудия к бою. А после и приказ: «Огонь!» Что уж там было, сколь да чего летело в тартарары, каким богам молился враг, да только артобстрел получился по всем канонам артиллерийской науки. И уж никаких тебе недолётов или перелётов, всё в полном объёме, за Родину! Через некоторое время в штаб полка явился боец с телефонной катушкой, чтобы связь организовать с командным пунктом командующего фронтом, маршалом Жуковым. А тот и приказал, чтобы на рассвете со всех орудий да по Берлину полную артподготовку провести и доложить. Ох уж эта подотчётность. Доложить, значит, доложится. Да только в полку ни одного снаряда в ящиках, расстарались со всей пролетарской ненавистью. Слушает командир полка разговоры по полевой связи и понимает, что попал в ситуацию, когда не выполнишь и не доложишь – трибунал. Так ведь не в свой же карман он весь боезапас упрятал, всё супостату на его гадливую голову вывалил. А тут, значит, когда канонада стала набирать обороты, и доклады из соседних частей посыпались, мол, приказ выполнен, по Берлину со всех орудий…

Говорят, война всё спишет, надо было и самим докладывать, чтобы не оплошать. Доложил командир полка, что с поставленной задачей справился, а сам тишком задумался, времена-то какие были, не дай бог, правдивость какая просочится. Собственно, так история и застолбила, кто первый доложился об окончании артобстрела звание Героя Советского Союза был удостоен, и все последующие исторические почести и упоминания при жизни достались, а вот о ратном подвиге моего дела вспомнили лишь в 1976 году, в газете «Правда» написали, в Советском комитете ветеранов войны даже серьёзно предложили пересмотреть факт первенства. Но какое тут первенство, 30 лет позади, другое время. Да и не в первенстве соль вопроса. Войну мы выиграли всем народом, и, видно, хорошо тогда в сорок пятом мой дед с подчинёнными постарались, что вот уже 75 лет царит на нашей земле мир и спокойствие.

Защитникам Родины посвящается:

Последний снаряд

 К мосту тянулись вражьи танки,

Разбив орудия расчёт.

Ничком лежит боец в ушанке,

Густая кровь на снег течёт.

За тем мостом родные дали

Он был обязан уберечь,

На жуткий лязг и скрежет стали

Снаряды слать, иль в землю лечь.

***

Парней полвзвода в час кручин,

По двадцать лет, а в среднем – меньше;

Порыв один на всех мужчин:

Отмщенье дать врагу теперь же.

За их плечами отчий кров,

Святая ненависть и вера,

И каждый мужеством готов

Явить, в чём подвига есть мера.

Весь мир сошёлся у реки,

Покрытой льдом и рыхлым снегом;

Но сосны, сколь ни велики,

Не выступали званным брегом.

Суровый нрав военных лет

Скреплял характеры навечно,

Чтоб враг, не вызнав гнев в ответ,

Не мог дойти до них беспечно.

Гул «тигров» разум не смущал:

Нашлись бы в ящиках снаряды.

И новый выстрел обращал

В огонь неистовые взгляды.

Земля вставала на дыбы,

Прикрыв собой безлико павших,

В злой миг порушенной судьбы

Сравняв в правах чужих и наших.

Спешили чёрные кресты

Сломить последнюю преграду;

Наверно, прежние мосты

Давались лёгкою наградой?

Горели «тигры», как стога,

Затмив дымами ясность свода;

Да вот подсчётов суть строга:

На столько танков что полвзвода?

Из трёх орудий залп вели

По тем крестам прямой наводкой,

Но много ль в малости могли,

Владея даже крепкой глоткой?

С дугой изогнутым стволом

Пора забыть о первой пушке;

Вторую взрывом на излом

Заряд разнёс по всей опушке.

У третьей жив расчёт пока,

Одним солдатом бой ведущий;

И верно действует рука:

Наводчик он и подающий.

Тяжёлый «тигр» ползёт, чтоб свет

Померк, раздавленный под весом.

От пушки лишь торчит лафет.

Куда снаряд – одно железо!

Но духа помыслы чисты,

И там, где сердце честно бьётся,

В горячке бранной суеты

Какой-то стержень остаётся.

Он не даёт измазать честь,

Стучит в сознанье словом: «надо»,

Взывая воина на месть:

Нельзя, чтоб мост достался гадам.

Прижав к своей груди снаряд,

Боец пополз навстречу танку;

Сейчас они поговорят,

Чтоб «тигра» выведать изнанку.

Вдруг пуля, гильзу пробурив,

Зажгла запальной искрой порох.

Снаряд рванул, броню пробив,

И тишь легла на снежный взгорок.

Да не осудят мать с отцом,

Что сын не к сроку пал, но смело

Под остро жалящим свинцом

Закончил праведное дело.

Наперекор другим смертям,

Героя нет важней исхода:

Когда за Родину так мстят,

Один солдат сильнее взвода!

Рассказ о своем деде предоставил сторож библиотеки Зайченко М.В.