След войны в моей семье. Михаил Семёнович Гришин: к 75-летию Великой Победы
О героических подвигах советских воинов в годы Великой отечественной войны стоит писать и писать. Ничто и никто не вправе стереть в памяти поколений эти жёсткие страницы борьбы и настоящего мужества наших предков. А нам, живущим этой памятью, надо чтить каждый её момент, если речь идёт о людях нашей великой страны, чтобы никогда не повторилось этих безжалостных уроков человеческой истории.
Так было и 20 апреля 1945 года. Это теперь есть и официальная историческая нормаль, и события вроде бы притёрты по факту и времени, а тогда, в разгар огненных боёв, кто думал об этой научной исторической справедливости. Шла война, и выжить и победить ненавистного врага было святым устремлением для каждого бойца, офицера и генерала. Мой дел Михаил Семёнович Гришин, кадровый военный с 1930 года, был в тот период командиром артиллерийского полка за номером 642 пап 24 пабр 1 БелФ, в звании подполковника. В прохладную апрельскую ночь в штаб явился наблюдатель и доложил, что в бинокль видны очертания какого-то города. Понятно, не подсветишь, чтобы точно сказать, какого. Но по карте получалось – Берлин. Вот оно – логово зверя. Затаился, зубами клацает, за шкуру свою трясётся. А ночь – самое, что надо: и орудия к бою развернуть можно без угрозы обнаружить свой манёвр, и дело привычное непредвиденно исполнить – враг-то в ночи наступления никак не ожидает.
Отдал командир полка распоряжение приготовить орудия к бою. А после и приказ: «Огонь!» Что уж там было, сколь да чего летело в тартарары, каким богам молился враг, да только артобстрел получился по всем канонам артиллерийской науки. И уж никаких тебе недолётов или перелётов, всё в полном объёме, за Родину! Через некоторое время в штаб полка явился боец с телефонной катушкой, чтобы связь организовать с командным пунктом командующего фронтом, маршалом Жуковым. А тот и приказал, чтобы на рассвете со всех орудий да по Берлину полную артподготовку провести и доложить. Ох уж эта подотчётность. Доложить, значит, доложится. Да только в полку ни одного снаряда в ящиках, расстарались со всей пролетарской ненавистью. Слушает командир полка разговоры по полевой связи и понимает, что попал в ситуацию, когда не выполнишь и не доложишь – трибунал. Так ведь не в свой же карман он весь боезапас упрятал, всё супостату на его гадливую голову вывалил. А тут, значит, когда канонада стала набирать обороты, и доклады из соседних частей посыпались, мол, приказ выполнен, по Берлину со всех орудий…
Говорят, война всё спишет, надо было и самим докладывать, чтобы не оплошать. Доложил командир полка, что с поставленной задачей справился, а сам тишком задумался, времена-то какие были, не дай бог, правдивость какая просочится. Собственно, так история и застолбила, кто первый доложился об окончании артобстрела звание Героя Советского Союза был удостоен, и все последующие исторические почести и упоминания при жизни достались, а вот о ратном подвиге моего дела вспомнили лишь в 1976 году, в газете «Правда» написали, в Советском комитете ветеранов войны даже серьёзно предложили пересмотреть факт первенства. Но какое тут первенство, 30 лет позади, другое время. Да и не в первенстве соль вопроса. Войну мы выиграли всем народом, и, видно, хорошо тогда в сорок пятом мой дед с подчинёнными постарались, что вот уже 75 лет царит на нашей земле мир и спокойствие.
Защитникам Родины посвящается:
Последний снаряд
К мосту тянулись вражьи танки,
Разбив орудия расчёт.
Ничком лежит боец в ушанке,
Густая кровь на снег течёт.
За тем мостом родные дали
Он был обязан уберечь,
На жуткий лязг и скрежет стали
Снаряды слать, иль в землю лечь.
***
Парней полвзвода в час кручин,
По двадцать лет, а в среднем – меньше;
Порыв один на всех мужчин:
Отмщенье дать врагу теперь же.
За их плечами отчий кров,
Святая ненависть и вера,
И каждый мужеством готов
Явить, в чём подвига есть мера.
Весь мир сошёлся у реки,
Покрытой льдом и рыхлым снегом;
Но сосны, сколь ни велики,
Не выступали званным брегом.
Суровый нрав военных лет
Скреплял характеры навечно,
Чтоб враг, не вызнав гнев в ответ,
Не мог дойти до них беспечно.
Гул «тигров» разум не смущал:
Нашлись бы в ящиках снаряды.
И новый выстрел обращал
В огонь неистовые взгляды.
Земля вставала на дыбы,
Прикрыв собой безлико павших,
В злой миг порушенной судьбы
Сравняв в правах чужих и наших.
Спешили чёрные кресты
Сломить последнюю преграду;
Наверно, прежние мосты
Давались лёгкою наградой?
Горели «тигры», как стога,
Затмив дымами ясность свода;
Да вот подсчётов суть строга:
На столько танков что полвзвода?
Из трёх орудий залп вели
По тем крестам прямой наводкой,
Но много ль в малости могли,
Владея даже крепкой глоткой?
С дугой изогнутым стволом
Пора забыть о первой пушке;
Вторую взрывом на излом
Заряд разнёс по всей опушке.
У третьей жив расчёт пока,
Одним солдатом бой ведущий;
И верно действует рука:
Наводчик он и подающий.
Тяжёлый «тигр» ползёт, чтоб свет
Померк, раздавленный под весом.
От пушки лишь торчит лафет.
Куда снаряд – одно железо!
Но духа помыслы чисты,
И там, где сердце честно бьётся,
В горячке бранной суеты
Какой-то стержень остаётся.
Он не даёт измазать честь,
Стучит в сознанье словом: «надо»,
Взывая воина на месть:
Нельзя, чтоб мост достался гадам.
Прижав к своей груди снаряд,
Боец пополз навстречу танку;
Сейчас они поговорят,
Чтоб «тигра» выведать изнанку.
Вдруг пуля, гильзу пробурив,
Зажгла запальной искрой порох.
Снаряд рванул, броню пробив,
И тишь легла на снежный взгорок.
Да не осудят мать с отцом,
Что сын не к сроку пал, но смело
Под остро жалящим свинцом
Закончил праведное дело.
Наперекор другим смертям,
Героя нет важней исхода:
Когда за Родину так мстят,
Один солдат сильнее взвода!
Рассказ о своем деде предоставил сторож библиотеки Зайченко М.В.